Коктебельская МУЗА.

Мария Степановна Волошина пела некоторые стихи мужа и других поэтов на собственные мотивы, и Чуковского пленило исполнение ею «Зари-Заряницы» Сологуба. Он так и звал ее — «Заря-Заряница», в свою очередь, получив ласковое прозвище «Чукоши». По воспоминанию А. Вьюговой, Максимилиан Александрович также завоевал сердце Чуковского. Он как-то сказал, что Волошин мог бы своей внешностью и манерами «завоевать полмира»… Надолго запомнилось Чуковскому прощание: в письме к Волошиным он позднее жалел, что у него нет башни, с которой он мог бы «так же долго и бурно» махать им флагом, как махали ему они…

Домой из Коктебеля Корней Иванович привез виноград, разноцветные камешки, причудливые корни — «габриаки», волошинскую акварель, а главное — хороший запас бодрости. «Мне все кажется, что я недостаточно поблагодарил Вас за Ваше участливое, ласковое, изумительное отношение ко мне»,- писал он 17 октября. В осеннем Ленинграде он, переносясь мыслями в Коктебель, снова слышал споры А. Вьюговой (старушки, носившей прозвище «Божий дар») с И. Зелинским, мечтал «посидеть в комнате у Марии Степановны, пойти на свою могилу», вспомнить «забвенные тени, гостившие здесь».

Именно в это лето, по существу, вместо былого «Обормотника» родился «Дом поэта», и Чуковского Волошин считал одним из активнейших его создателей. 12 октября поэт с удовлетворением писал Вересаеву: «Мое лето было очень удачное — не в смысле работы — заниматься успевал только живописью, — а в смысле осуществления моего Дома отдыха. У меня перебывало за лето около 120 человек… В смысле общего духа было очень хорошо и удавалось создать семейную близость и единодушие. Чувствовалось, что каждый уезжал, набравшись тишины и отдохнув… «Именно у Чуковского, Замятина и Шкапской Волошин советовал Мариэтте Шагинян справиться «о строе и стиле коктебельской жизни». Прямо называя Корнея Ивановича «представителем волошинского дома», он просил его «озаботиться об интересном и хорошем составе гостей на будущее лето». «Благодарю судьбу, что она занесла Вас в Коктебель»,- писал ему Волошин 20 ноября 1923 года.

Навестить Коктебель Чуковскому больше не довелось, но он о нем не забывал. .....

дата обращения 31.03.21

https://www.chukfamily.ru/kornei/bibliografiya/articles-bibliografiya/vladimir-kupchenko

Летом 1924 года в Коктебеле отдыхал сын писателя Николай (с женой), и Корней Иванович ему писал: «Это великое счастье — в 20 лет попасть в общество Андрея Белого, М. Волошина, Остроумовой». По-видимому, с ними Волошин переслал Корнею Ивановичу свою акварель, так надписав ее 18 июля: «Дорогой Корней Иванович, спасибо за все: книги, письма, заботу, любовь. Ждем Вас в Коктебель. Сердце, время, мысли разорваны между людьми и акварелями…» Осенью, улучив время для писем, Волошин спрашивал Чуковского: «Как вы нашли Колю и Марину после возвращения? Какое на них влияние имел Коктебель? Здесь они хохотали и визжали целыми днями, совсем очумелые от радости бытия…»

Чуковский настоятельно рекомендовал Волошину завести «коктебельскую «Чуккокалу» — альбомище для «Коктебелии». Максимилиан Александрович внял этому совету: летом 1924 года в Доме поэта появилась «Книга разлук» — тетрадь, в которую гости записывали свои впечатления о Коктебеле перед отъездом. Валерий Брюсов, в частности, отметил: «Коктебелю и его радушным хозяевам, Марии Степановне и Максимилиану Александровичу, я навсегда признателен за то, что после Тавриды узнал Киммерию, край суровый и прекрасный…». Мария Степановна записала также такие слова Брюсова: «Вот, раньше ездили в Ясную Поляну, а теперь есть Коктебель. Только в Ясную Поляну ездили исповедываться, а в Коктебель ездят работать…».

На выставке «Мир искусства» в 1924 году Чуковский с радостью увидел несколько портретов Волошина и на одном из них (Кустодиева) фоном — «облачный и гармоничный Коктебель». Весной 1927 года друзья снова встретились в Ленинграде. 13 мая 1928 года в ответ на приглашение Волошиных Чуковский высказывал намерение — «если хватит сил» — приехать «во второй половине лета». В 1930 году он обращался в Коктебель за советом по поводу болезни дочери (у нее был костный туберкулез), и горячий отклик Волошиных глубоко его тронул. «Для Вас обоих помогать человеку в беде — ежедневное, заурядное дело, — писал он, — но меня всякий раз Ваша творческая доброта удивляет, как чудо…». И через много лет Корней Иванович не мог забыть «мудрой сердечности (вернее, осердеченной мудрости)» Марии Степановны. В последнем своем письме к ней (от 2 сентября 1958 года) он писал: «Максимилиана Александровича чту и люблю. Стихи его знаю и помню. Никогда не забуду его доброго расположения ко мне…».

дата обращения 31.03.21
https://www.chukfamily.ru/kornei/bibliografiya/articles-bibliografiya/vladimir-kupchenko

«Курьезный случай произошел однажды с Максимилианом Волошиным в Москве. Жена, потеряв его из виду в сутолоке вокзальной площади, стала звать:
— Макс! Макс!

Поблизости стояли красноармейцы. Услышав необычное имя и увидев человека с пышной седой шевелюрой и большой бородой, они встрепенулись:
— Ребята, глядите, Карл Маркс!

Подошли к поэту, отдали честь и торжественно отрапортовали:
— Товарищ Карл Маркс! Да здравствует ваш марксизм, который мы изучаем на уроках политграмоты!

Поэт с улыбкой ответил:

— Учите, учите, ребятки!»

Виталий Шенталинский «Осколки Серебряного века»