Крым это состояние души

Восход сияющей долмы, дно холма, где-то ходящий маяк и даже какателей ещё можно поднапрячься и как-то представить.

А Вы стойкий. У меня уже после первого же акта вуайеризма долмы, шпионящей за плодом противоестественной связи рыбы и астролога, мозг отключился. Зато лауреат Международной литературной Волошинской премии. Но в любом случае любопытно. Крым состояние души различных людей, и интересно читать впечатления даже тех, кто находится под сильнодействующими препаратами

Это все влияние живительного виноградного сока. Побродившего на дне холма, увидившего восход долмы и союз кефаль и звездочета. 

Это все влияние живительного виноградного сока

Успокоила))) Я уж думал, что там без галлюциногенов не обошлось)))

АЛЕКСЕЙ ЦВЕТКОВ

* * *

Пронзало холодом до крика
В арбатской каменной дыре,
Когда на южный берег Крыма
Мы выбирались в ноябре.
Насилу ожили в Джанкое,
В Алуште кушали жаркое
И ночевали до зари.
Я жил без памяти ненужной,
Любовью долгой и недужной
Еще не взорван изнутри.

Как будто выдвинув антенну,
Я шел с друзьями по Артеку,
Где свет разрознен и широк
И елки строем под шнурок.
В заботах детства пионеры
Сочли за лучшее поспать,
И белок чуткие манеры
Казались осени подстать.
Вдали от гомона мирского
Пешком до самого Мисхора
Мы шли дорогой редких встреч
Москвой далекой пренебречь.
Мои насущные заботы,
Как отдаленные заводы,
Коптили нехотя внизу.
В подушках стачивались гвозди,
И звезд нетронутые грозди
Сгибали млечную лозу.
Казались нам невероятны
В каноне каменных пород
Запутанные варианты
Столичной жизни наперед.
Там бережная и чужая
Живет, на юг не выезжая,
Февральской стужи холодней.
Стоишь у стенки без движенья,
И в сердце датчик напряженья
Зашкаливает перед ней.

Алексе́й Петро́вич Цветко́в (2 февраля 1947 года, Станислав (УССР) — русский поэт, прозаик, эссеист, критик и переводчик, с 1975 года живущий в США. Лауреат премии Андрея Белого (2007) и Русской премии (2011). Вырос в Запорожье. Учился на химическом факультете Одесского университета, затем в различное время обучался на историческом факультете (1965—1968) и факультете журналистики МГУ (1971—74).

Принимал участие в поэтической группе «Московское время» вместе с Бахытом Кенжеевым, Сергеем Гандлевским, Александром Сопровским.

В 1975 году был арестован и выслан из Москвы, и в том же году эмигрировал в США. Редактировал газету «Русская жизнь» в Сан-Франциско в 1976-1977 году. Учился в Мичиганском университете, защитил диссертацию (1983). Преподавал в колледже Дикинсон (штат Пенсильвания) русскую литературу.

С 1989 года работал в Мюнхене и в Праге на радио «Свобода» редактором и ведущим программ «Седьмой континент» и «Атлантический дневник». С 2007 года живёт в Вашингтоне, в начале 2009 года переехал в Нью-Йорк. Пишет и публикует стихи через интернет, на своей странице в Facebook. Раз в месяц выходит в эфир в программе Александра Гениса "Поверх барьеров - Американский час" в качестве собеседника на Радио Свобода.

ИВАН ПУЗАНОВ

ПАМЯТИ МАКСИМИЛИАНА ВОЛОШИНА

Всё тот же дико-зубчатый хребет
Замкнул стекло сапфирного залива.
По выжженным холмам – полыней грива,
Пахуч тимьян, и ярок солнца свет.

Сойду на берег. Дом, где жил Поэт,
Иные дни напоминает живо.
Войди: тебе из ниши молчаливо
Лик белый Таиах пошлёт привет.

Всё на местах, но – смолкли дифирамбы!
Певец ушёл, свободный от оков.
Как жуток стал осиротелый кров,

Как траурны акаций пыльных штамбы!
Ушёл Поэт, но в рокоте валов
Не замолчат торжественные ямбы...


***
Учил нас Гераклит, что всё течёт, –
И Коктебель, конечно, уж не тот,
Каким он был, когда, покинув взморье,
В хитоне Макс бродил по плоскогорью,
На цепь холмов прищуривая глаз,
Чтобы, не счесть уже в который раз,
Скупой ландшафт родного Коктебеля
Запечатлеть в стихах иль в акварели.
Да! всё не то – и люди, и дома:
Безмерно изменилась жизнь сама...

И всё ж, для тех, чьи взоры изощрённы,
Кому гекзаметром вещают волны,
Кто чувствует, что скрыто для других,
В ком жив Поэта вдохновенный стих,
Кто мудрости его познал глубины,
Кто видел лоб его под гривой львиной,
Кто слышал речь его один хоть раз
И был пронизан взглядом серых глаз,
Кто ведал кров его гостеприимный,
Беседой наслаждался с ним интимной
О живописи – кистью иль в стихах –
И ночевал под белой Таиах, –
Для тех холмы нагие Коктебеля
И Карадага пропасти и щели
Как в старину, стоят оживлены:
Они Поэта памятью полны.
Ведь вал прибоя так же, как бывало,
Выносит сердолики и опалы, –
Так память цепкая друзей таких
Поэта вынесет заветный стих.

Пройдут года... Быть может, Дом Поэта
Поглотит, как и всё, немая Лета –
Ведь для домов и нас – конец один:
Стать грудою костей или руин.
Но есть и то, над чем бессильно Время:
Пусть трижды сменится людское племя –
Но не умрёт Поэта вещий стих,
Он снова прозвучит в веках иных
И громче, чем теперь, в том нет сомненья!
Наступит же век новый Возрожденья?
Поэт людьми грядущих тех времён
Вновь будет с пыльных полок извлечён
И к мировым Художникам причислен,
И будет стан его друзей бесчислен!
Как пилигримы Царского Села,
Так в Коктебель потянут без числа
Ценители поэзии далёкой
Чтоб на могильный холм взойти высокий,
Из алых роз там возложить презент
На бронзовый Поэта монумент...
И будут вечно жить в его стихах
Россия-мать на всех её путях,
Людских культур падения и взлёты,
Искусства вековечные красоты
И Мирозданья сокровенный смысл.
И в небесах узоры звёздных числ,
"И напряжённый пафос Карадага",
И под скалой рокочущая влага...

СВЕТЛАНА МЕРЕЖКОВСКАЯ

ВСТРЕЧА НА ДЖАНКОЙСКОМ ВОКЗАЛЕ

На плотной ткани бытия
Тот день душой моей отмечен.
Прошло немало лет, но я
Так живо помню нашу встречу...

Мой поезд, день перекромсав,
Опаздывал на три часа.
Сын спал, меня томила жалость,
Что пересадка задержалась.
Под свод вокзального крыла
Старушка в схиме забрела;
Сидела я в углу, с коляской.
Направилась походкой вязкой
Она ко мне, на полпути
Меня глазами осветив.
И вдруг реальности на грани
В её глазах, как на экране:
Военный год, сорок второй!
С утра по лестнице сырой
Она спустилась, чтоб в подвале
Набрать картошки. Дети спали.
Внезапно – вражеский налёт, –
Такой забудется едва ли, –
Ей будто крылья оборвали,
И мир обуглился её...

Война была неумолима.
Она, вся чёрная от дыма,
Нашла лишь – после той бомбёжки –
Юлу трёхлетнего Серёжки
Среди оплавленных камней,
Да на глаза попался ей
Анютки годовалой крестик.
Они ушли на небо вместе, –
И было некому в плечо
Ей разрыдаться горячо.

Вчера – на мужа похоронка,
И дети вслед за ним вдогонку...
Так просидели дотемна
Она и вместе с ней война.
Она не плакала, а выла.
Теперь – не мать и не жена.
Родной ей стала месть одна,
Казалось – пепел сердце выел.

И вот идёт на фронт сама.
Она врагов сведёт с ума,
Попав стрелком на истребитель,
И будет бить их, бить их, бить их!
Вернётся в бедный город свой
С Победой, с орденом, живой.
С тех пор – в монашеском наряде...
И выбились седые пряди
Как титры после вопля глаз.
На этом прерван был показ...

И на вокзальном пьедестале
Её глаза теплее стали.
Вздохнув, промолвила она:
«Та – всё ещё идёт война...»
Потом, присев со мною рядом,
Меня пропитывая взглядом,
В ладонь вложила крестик мне,
На доверительной волне
Сказав: « Возьми – душе на вырост,
Поверь мне, дочка, Бог не выдаст,
Всем злобным тварям грош цена.
Молись, чтоб кончилась война!
У Бога Ангелов немало...»
Она исчезла, я дремала.
И к Богу неба бирюза
Взывала – как её глаза.
Навстречу мне, раскрыв объятья,
Господь сошёл тогда с Распятья,
Напоминая путь домой...
Тут объявили поезд мой.

Очнулась – сын лежал на месте,
Просил губами молока.
И прижимала к сердцу крестик,
Как голубя, моя рука...

МЕРЕЖКОВСКАЯ Светлана Валентиновна (Светлана Лоза, жена певца Юрия Лозы) родилась в Керчи. Окончила Литературный институт имени А.М. Горького. Певица (выступала под псевдонимом Сюзанна, позже – Светлана Мережковская), выпустила несколько пластинок, заняла призовое место на Всесоюзном конкурсе артистов эстрады. После окончания эстрадной деятельности занялась литературой, выпустила несколько сборников стихов и эссе. Живёт в Москве.

ВСТРЕЧА НА ДЖАНКОЙСКОМ ВОКЗАЛЕ

Вот это рванули у меня шаблоны!
Вот это диссонанс (не напишу "когнитивный", ибо не знаю, что это такое)!
Первая мысль в процессе чтения: "Это как? Не может быть! Фигня какая-то! Каким боком тут Мережковская (она же Гиппиус), Серебряный век, декаданс? И вообще, её Зинаидой звали..."
Спасибо за справочку внизу, оказалось, что просто однофамилицы.
Надеюсь, среди женщин-поэтов нет однофамилиц Цветаевой или Ахматовой.

nikolai, Я как-то наткнулась на биографию одного поэта, оказалось интересно. Если кто такие Блок, Набоков, Белый, Друнина знают почти все и смысла писать нет, за исключением информации, связанной со стихотворением (как, например, о каких местах в Крыму идет речь в стихотворении Маяковского). Но ведь еще и те, кто неизвестен широкому кругу. И их произведения не менее замечательные и душевные.

И их произведения не менее замечательные и душевные.

Очень спорное утверждение.

nikolai, Почему же. О Шервинском, например, в лучшем случае слышали 1-2 человека, равно как и о Мануйлове.