А вот собственно текст Грина:
--------------------------------------------------
"Дорогой собрат! Спешу сообщить вам случай, который, вероятно, расстроит вашу печень и вызовет возмущение. Я очень рад, что могу влить в ваш равномерный пульс и в жилы добрую порцию яда, но не бойтесь... это не цианистый калий и не синильная кислота.
Мой яд изыскан, как запах жасмина, цветы которого пахнут так тяжело, так значительно и тревожно. Но оставим эту метафору. Вам, вивисектору, относящемуся ко мне с неменьшей иронией, чем я к Вам, нужен один яд: нежная рука и добрые голубые глаза.
Уже по вступлению моему вы видите, что я расположен говорить с вами не торопясь, что у меня есть сильная козырная карта, которую я медлю показать, представляю Вам, пока что, делать мысленные ходы, напевая. Как вы знаете, нас всегда тянуло друг к другу немного оттого, что мы несхожи, что мы так страшно удалены друг от друга разницей в объяснениях. Не вымощу ли я, на сей раз, это расстояние подробным изложением случая с Д., моим знакомым на южном берегу Тавриды?
Приехав в Гель-Аней, я снял комнату на холме, несколько в стороне от дач, и, достаточно изучив Феодосийский музей, запасся кое-какими новыми материалами по истории древних европейских колоний. У меня была работа, мой дневник, прогулки, и я не искал общества, но познакомился совершенно случайно с тем самым Д., о котором буду говорить далее. Я встретился с ним на морском берегу, в то время кaк солнце лишь начало всходить над далекой скалой залива.
Солнечный свет стлался по воде и потому снизу заглядывал в глаза. Было отрадно чувствовать на развеселившемся теле прохладное, свежее полотно костюма и подставить лицо теплому морскому ветру, так благотворно действующему на настроение в первые и самые лучшие утренние часы. Я шел к самой воде, смотря, как перекатываются мелкие камни, то относимые, то увлекаемые обратно легкой волной. Так задумался, что почти наступил на чью-то вдруг бросившуюся к моей ноге руку. Человек, которому принадлежала эта pукa, полулежал на песке. Он оыл в парусиновых брюках и голубой рубашке, его шляпа и башмаки лежали рядом. Он посмотрел на меня с упреком и вздохом.
"Вы врыли его каблуком в гравий,- сказал он, а это очень недурная лягушка".
Это была досада охотника, которому в момент прицела закрыли дуло рукой. Поспешно разрыв рукой гравий, искатель камней пересыпал часть его из ладони в ладонь и, счастливо захватив лягушку, показал ее мне, говоря:
- Начало удачно. Сегодня ночью был прибой, и нанесло много новых камней.
Я понимал, что говорит этот человек, но прежде чем продолжать о нем, расскажу о камнях в ГельАнее и о массовом увлечении приезжих, которые, по приблизительному мoeму подсчету, вывезли за лето 1925 года из Гель-Анея в северную Россию не менее двухсот пудов отборного гравия. Его разыскивают по линии воды, роясь в песке, смешанном с измельченными ракушками и простой галькой. Ценимый гравий называется "фернампикс". Есть небольшая, но устоичивая классификация этих камней, нередко прекрасных по сложности рисунка и цвета. Я назову то, что запомнил. "Лягушка"- прозрачный камень, покрытый узоpом из отдельных зубчатых концентрических кругов, большей частью серо-зеленоватого цвета. Но есть непрозрачно-белые или голубоватые лягушки, есть также лягушки сердоликовые с зеленым узором по камню цвета красного вина".
"Собирателю камней в Гель-Анее придется собрать некоторые предварительные сведения у местных и приезжих дам, основательно знакомых с правиламии классификацией. Там он узнает, что не все камушки побережья достойны быть помещенными в изысканную коллекцию.
Ему покажут таинственные стеклянные банки, мешочки, коробки и баулы, наполненные доверху сокровищами моря, и он узнает их имена: фернампикс, лягушка, сердолик, халцедон, слезки и прочее, а также, познакомится с некоторыми легендами.
Eму скажут, что, по слухам, в море, где-то под водой, скрыта огромная сердоликовая скала, осколки которой после шторма можно найти в песке. Прозрачные, цвета красного вина, эти кусочки минерала составляют одну из наиболее лакомных добыч коллекционеров и, хотя, по К.Марксу, имеют лишь цену усилия, затраченного на их поиски, вызывают больше восторга, чем алмазная выставка Фабреже.
Еще узнает он (собиратель), что по линии скaл Хар-Датага существуют Аметистовая, Сердоликовая и Лягушачья бухты, что один из старожилов Гель-Анея собирал разные-такие камни лет тридцать и теперь живет тем, что продает их любителям. Если он будет так доверчив, жаден и ленив, что поручит розыски сих редкостей местным подросткам, ожидающим, нельзя ли сорвать что-нибудь с приезжего,- они нанесут ему всякой дряни и назначат превысокие цены. Пройдя садом мимо греческой столовой Папандопуло, человек этот увидит простую степенного вида женщину в платке, сидящую у ограды перед стеклянными балконами с камешками по цене от 5 коп. до 1 рубля и выше.
Эта женщина продает - слезки, фернампиксы и редкую красивую гальку, причем некоторые экземпляры прекрасны.
Ее муж - дворник, умер, завещав вдове Варве это красивое морское наследство - подобие клада.
Так как я по натуре - собиратель, охотник, то меня очень быстро потянуло к разыскиванию камней. Однажды, лежа на песке и повернувшись затылком к набережной, я начал разгребать песок, причем со счастливой быстротой нашел сердоликовую лягушку прозрачный красный камень с узором из глазастых зеленых кружков. Это было начало, и я превратился в запойного, берегового крота.
Такое увлечение явилось весьма, кстати, потому что жизнь в Гель-Анее была очень однообразна. Отсутствовали музыка, лодка, сносный ресторан; неслышно было ни смеха, ни песен. Приехавшие отбывали повинность, состоявшую в том, чтобы прибавиться в весе, истратить ассигнованные на поездку деньги, сколько возможно "загореть", посмотреть на голых женщин или на так же мало одетых мужчин...
Меня крайне раздражали некоторые особенности морского курорта - как я наблюдал их, в особенности, "загореваемость" и "оголяемость". Женщины, от младых лет до весьма почтенного возраста, столь же мало стеснялись голых мужчин и наоборот, как стадо коров. Почти не было видно купальных костюмов, на улицах, даже, было обычным явлением видеть здоровенных молодцов с волосатыми, кривыми ногами и слабым подобием разумеемого прикрытия, что надо отнести, если только не в большей мере, к женщинам, бюстгальтер и поясок которых имели скорее значение знаков препинания к двусмысленнои фразе, чем подобие одежды. Не будучи праведным в том смысле, какой, естественно, вызывает улыбку, я не видел цели этого выставления напоказ всех слабостей неуклюжих тел, имеющих к тому не то демонстративный, не то религиозный вид несения чего-то "принципиального" или неуместного озорства, с расчетом на крикливый эффект. Любители "загорать" так же скорбно потешали меня, как и карикатура аркадских счастливцев, Hадо думать, должную роль сыграла литература, а главное, желание иметь выжженное солнцем удостоверение в том, что побыл на юге; загорелость, удалость, здоровье - стали синонимами. "Его мужественное, загорелое лицо" или "её гибкий смуглый стан" - эти старопечатные фразы на протяжении ста лет дали сознанию известный тон, действующий гипнотически. Не знают, что есть случаи, когда загар определенно некрасив, то есть не соответствует типу, внешности; эти люди валялись на солнце, посыпая себя песком в самые жаркие, вредные часы дня, терпя ожоги, пузыри на коже; погружаясь в воду и дав, таким образом, сжаться артериям, они вновь брякались на песок, рассматриваясь друг другом, сравнивая желтизну рук, спин, шей и щек. Они лежали длинными рядами, как человекоподобные шкафы, в молчании и мрачности, как бы терпя соседство соревнователей по жестокой и несправедливой необходимости. Можно было наблюдать все оттенки едкого действия солнца от противно-розового - след первого ожога до блестяще-кофейного...
По многим причинам, как такого, так и иного характера, я, начав собирать камни, уходил или по направлению к скалам Хар-Датага, или к мысу Дикой Козы.
Сгребать кучи гравия и пересматривать его, испытывая острое утоление охотничьеи страсти, когда среди белых, черных, розовых, серых, зеленых мелькнет прозрачный, как опал, фернампикс или затерянная лет пятьсот назад итальянская бирюзовая буса само по себе может наполнить день, как охота на
дупелей или собирание грибов, но лучше разуться и идти вдоль берега по колено в воде, смотря вниз.
Прихлестывающая волна холодит кожу под сгиоом колена и двигает по усеянному галькой дну сетку тени, вода шевелит камни, перекатывая их из стороны в сторону, и вот тут, когда они все очень ярки и чисты и так искрятся под водой, внезапно видишьголубовато-белыи цвет халцедона, узор лягушки,кераминовый сердолик. Вдруг нечто необычайное останавливает внимание. Оно мечется по дну в такт прибоя, и кажется, что его унесет волна. Зеленое,
золотое, розовое блестит в этом цветке моря. Постепенно схватив целую горсть камней, чтобы за одно вернее словить вместе с ними ускользающийиз пальцев чудесный камень, искатель, смочив руку до плеча, извлекает находку и через минуту швырнет его с досадой. Быстро высохнув, камень оказывается обыкновенной галькой, потускнев, она теряет все краски, какие были ей сообщены влагой.
Так, с разочарованием и успехами происходит охота. Иногда бродить в воде мешают медузы, живые стеклянные блюдечки среди этих цветов из слизи, несмотря на то, что их узор правилен, как узор снежинок, и чрезвычайно разнообразен. Иногда мешал также резкий прибой.
Мне приходилось разговаривать с другими собирателями камней, которых встречал я на берегу, и после нескольких таких встреч я убедился, что в основе нашей общей страсти к коллекционированию редкой гальки лежит неясная нам самим надежда разыскать неведомый камень чрезвычайной, венчающий все усилия, красоты. Если б это было не так, мы были бы удовлетворены тем, что нашли. Быть может, женщины грезили о бриллиантах и сапфирах, рубинах и изумрудах. Женщины, не знающие минералогии и естественной среды горных пород, вероятно, они были правы в своем неведении. Что касается мужчин, то среди них были люди мелких и больших целей, от "соберу интересных кaмышков на память" до - неясной и растравляющей жажды находить все лучше, великолепнее, совершеннее.